Чужие миры [ Авт. сборник] - Владимир Васильев

— Помоги! — крикнул Мирон кому-то из глазеющих на пожар горожан, бросаясь с разбегу к стене. Заспанный мужичонка послушно подставил спину, и Воин мигом оказался наверху. Левую перчатку распорол острый осколок стекла, один из многих, вмурованных в кромку забора. Рука, к счастью, не пострадала. Мирон тихо изумился: стекло на заборе? Специально, чтобы не лазили, что ли?

Рядом возник Демид, придерживая ножны с мечом, словно меч мог понадобиться на пожаре.

— Вниз? — крикнул он, скорее утверждая, чем спрашивая.

Мирон кивнул.

— Откроешь ворота, а я в дом! — добавил Шелех уже в прыжке.

Земля упруго толкнулась в подошвы сапог, грязь брызнула в разные стороны крохотными фонтанчиками. Мятущееся пламя выхватывало из ночи то угол какого-то сарайчика, то чахлые кустики боярышника, растущие вдоль забора, то высокое крыльцо дома. Мирон шагнул вперед и едва не наступил на труп огромной черной собаки, валяющийся в жирно поблескивающей луже крови. Бок собаки был рассечен не то мечом, не то когтями.

Острое чувство близкой опасности захлестнуло Мирона, и он больше не расслаблялся. Слева, где приземлился Демид, сгустилась на мгновение шевелящаяся тьма, послышалось неприятное шипение и резко зазвенела сталь. Больше Мирон ничего разобрать не успел: ему навстречу рванулось что-то темное, бесформенное; разглядеть удалось только пасть, полную зубов, да несущийся навстречу клинок. Мирон едва успел выхватить свой меч и заслониться.

Дальше запомнились только разрозненные куски: бешеная рубка непонятно с кем, кровь, крики за забором и нетерпеливый стук в ворота, вдруг возникший из густой тени у забора черный пес, двойник убитого, яростно рвущий чью-то плоть, неистовый клич Демида: «Й-э-э-э!», отражение пламени на его клинке, красноватые отблески на мокрой земле, гул огня, предсмертный хрип собаки, перешедший в жалобное поскуливание…

Неожиданно и сразу противник пропал. Отступил и растворился в слепящем жерле пожара. Мирон его, кажется, только слегка ранил. Демид пятью шагами левее возился с запорами на воротах; на утоптанной грязи под ногами умирал второй пес, разрубленный чуть ли не пополам. По ту сторону забора все перекрыл зычный голос Гари: «Лестницы! Лестницы, чтоб вам…» В доме, объятом алым цветком огня, с треском и грохотом рушились перекрытия.

Ворота наконец отворились, во двор хлынули люди. Мирон к этому времени пытался обойти дом по кругу, но страшный жар и удушливые клубы дыма не пускали.

Потом его догнали Демид и Лот Кидси, и последнее, что отпечаталось в памяти перед тем, как напряжение схватки сошло окончательно, это несколько неясных силуэтов с перепончатыми крыльями, взмывших в ночное небо с резкой грацией летучих мышей.

Эб Долгопол вовсю руководил тушением пожара; люд с ведрами и кадками сновал от колодца к дому, пошли в ход багры. Пламя медленно, но верно стало уступать. Помогал и равнодушный дождь. Скоро пламя и вовсе сбили, только клочья дыма неспешно ползли ввысь да чернели везде головешки. Стало вдруг темно, пришлось зажигать факелы.

Мирон угрюмо вычистил меч и отправил его в ножны. В душе пульсировала гулкая пустота.

— Кто это был? — негромко спросил Кидси, перемахнувший через забор в тот самый момент, когда открылись ворота, и потому почти ничего не увидевший.

Мирон после долгой паузы с неохотой ответил:

— Не знаю… не разглядел. Быстро все так…

Рыжий Лот успокаивающе положил ему на плечо тяжелую руку.

— Не бери в голову, Шелех. Мы сделали все, что сумели.

Демид, недвижимо стоящий поодаль, вздохнул:

— Я не я, если это не те, кто разъезжает по нашим болотам на всяких чудовищах.

Кидси, задрав голову, глядел в небо.

— Значит, они способны летать… Это плохо. Очень плохо.

Мирон глухо сказал в пустоту:

— А ведь могли сразу с корабля сюда прийти… И все было бы совсем не так.

— Ну-ну! — Кидси вновь похлопал его по плечу. — Мы не провидцы. Знать будущее никому не дано.

Мирон поднял на него упрямо-колючий взгляд.

— Но мы обязаны предвидеть будущее, Лот, ибо мы — Воины. И никто не простит нам ошибок.

Лот промолчал.

Подошел Гари, кутаясь в незастегнутую куртку. Лицо его застыло, как угрюмая маска.

— Нашли Лероя…

Три пары глаз обратились к нему с неясной надеждой, хотя кто смог бы уцелеть в полусгоревшем доме?

— Он был уже мертв, когда начался пожар. Его закололи прямо в постели…

Первый бой они безнадежно проиграли. С этим спорить не приходилось.

— Пошли отсюда, — сказал Лот отрывисто. — Нечего здесь больше делать.

Трое Воинов медленно зашагали к воротам; суетящиеся горожане предупредительно расступались перед ними.

Гари крикнул вслед, что они с Эбом вернутся, когда управятся с первоочередными заботами и дождутся мэра.

Воины уже вышли на улицу, когда от густой тени напротив двора Лероя отделилась тень поменьше и заскользила навстречу.

— Вы — Воины?

Лот, Мирон и Демид, остановившись, с удивлением рассматривали мальчишку лет восьми с недетски серьезным лицом. Одет он был в слишком просторную куртку с капюшоном, то и дело сползающим на глаза, замшевые брючки с нашивками и ладные яловые сапожки.

— Да, мы Воины, — ответил за всех Лот. Спокойно, как взрослый, ибо мальчишка явно поджидал их неспроста.

— Покажите Знак. Хотя бы один.

Ничего не спрашивая, Лот опустился на одно колено и распахнул ворот куртки.

Мальчишка внимательно поглядел на медальон и удовлетворенно кивнул:

— Хорошо. Я должен передать вам всего два слова. Лерой велел мне это сделать, только если с ним что-нибудь случится. Но обязательно Воинам, и никому, кроме них.

Лот бережно взял его за худенькие плечи, скрытые под необъятной курткой.

— Говори, сынок. Перед тобой все Воины Шандалара. Может быть, твои слова спасут Озерный край.

Мальчишка снова кивнул:

— Да, Воин. Лерой велел передать вот что…

Он на секунду умолк, а потом внятно и негромко произнес:

— Шаксурат. Дервиш.

Мирону показалось, что в непроглядной тени, откуда вынырнул мальчонка, кто-то пошевелился. Рука сама потянулась к мечу в ножнах.

Мальчишка перехватил его взгляд и негромко щелкнул пальцами — из тени пружинисто вышел огромный черный пес.

Часы на площади невозмутимо отбили десять. С момента, когда Воины прибыли в Торошу, прошло чуть больше четырех часов.

Через четверть века лишь один из ста шандаларцев остался в Краю Озер. Страна словно вымерла: ушли не только люди, но и практически все животные, не вынесшие существования впроголодь и по колено в воде. Снег, задержавшийся с последней зимы, стаял и впитался в землю лишь к этому времени. Перестали по ночам замерзать ручьи, зато дождь теперь лил чаще, почти не переставая. Понемногу ожили уцелевшие ивы, зазеленела хилая ольха на островках. Новые болота зарастали мхом; впервые люди обратили внимание на опоку, распространившуюся особенно бурно. Упрямые шандаларцы приспосабливались к непривычной жизни, не желая уступать слепому року. Вышли из обихода некогда знаменитые шандаларские кони — кому-то пришло в голову приручить пару лосей, которые как ни чем не бывало разгуливали на своих широченных раздвоенных копытах по самой жуткой грязище. Ловкий хуторянин откуда-то из-за Вудчоппера догадался строить оранжереи-теплицы, натягивая на каркас из прутьев знаменитую тэльскую прозрачную парусину. Крестьяне из окрестностей Тороши уговорили одного заморского купчину привезти саженцы северного риса, который потом почитал за счастье произрастать в стоячих лужах приморских полей. Рисовые лепешки скоро сделались обычной пищей по всему побережью, от Адванса и Корондаля до самой Сулны. Не стало в Шандаларе дров, трое бродяг-старателей в предгорьях между Орхоном и Кит-Карналом отыскали богатейшие залежи огненного камня и разнесли добрую весть повсюду, где проходили, а молва завершила дело. Там, где пытались культивировать что-нибудь помимо риса и опоки, научились осушать поля, прокапывая целые системы дренажных канавок. Размокшие дороги перестали быть сколько-нибудь надежными связующими нитями между поселениями (хотя верховые лоси без труда проходили по ним), тут же смекнули, что озера и реки позволят теперь добраться куда угодно на лодках. В жизнь прочно вошли челнок и весло, вытеснив запряженную лошадьми или волами повозку. Городки-порты Зельга, Тороша и Эксмут стали единственными воротами и лицом Шандалара, потому что тащиться через болота никто не желал и все гости и торговцы прибывали морем.